А мы, наконец, сблизились с другим, ещё неповреждённым замыкающим с четверти оборота и удачно влепили книппель, искромсавший сразу два паруса и перерубивший кучу снастей между мачтами, на которых эти полотнища находились. Кстати, всякое подобие строя оба охотника на нас уже потеряли и даже мешали друг другу маневрировать. Зато после недолётного книппеля наш комендор "прочувствовал дистанцию" и удачно попал с четырёх кабельтовых. Конечно, этот снаряд на излёте уже не бреет, но какую путаницу он устроил в такелаже последнего из ещё не "поцелованных"!
Воспользовавшись заминкой, Софи подвела "Энтони" с кормы потерявшего маневренность большого пинасса, и пушкарь технично завершил его стриптиз. Почему она выбрала самого маленького? Да он упорней остальных не давался на цугундер. Другой-то потяжелее, не такой вёрткий.
Третий напоминал галеон, но не чересчур огромный. Напоминал своей неповоротливостью и бестолковой пальбой. Подойти к нему с кормы никак не получалось, из-за активно работающих с неё орудий. Издалека они, конечно, мазали, но проверять опытным путём какова дистанция уверенного попадания совсем не хотелось. Из полудюжины пущенных издалека книппелей мы попали дважды, зашли с носа, распугав прислугу погонных орудий своими маленькими бомбочками. Доработали книппелями ванты, не добившись, однако падения мачт. И принялись лупить по очистившейся от людей палубе зажигательными. Что-то там подожгли — всё-таки теперь в заряде не один стакан напалма, а целых два.
Пока мы канителились, отец разрушил корму пинасса и сменил нашу маленькую шхуну у галеоноподобного толстяка — он очень тонко маневрировал, удерживая и дистанцию и направление, так же, как и мы избегая попадать под раздачу с борта. Когда цель малоподвижна и неуправляема, это возможно, хотя и требует приложения нешуточных трудов. Дело в том, что парусники могут даже задом наперёд двигаться. Потихоньку и недалеко.
Канониры с флейта не стали долго канителиться, а влепили несколько бомб в район ватерлинии прямиком правее форштевня. Три ушли внутрь и там взорвались, а одна, видимо угодила в шпангоут и рванула на обшивке, вырвав кусок около полуметра в поперечнике. Вражеский корабль стал заметно оседать носом, ведь водонепроницаемых переборок сейчас ни у кого нет.
Придирчиво осмотрев окрестности и убедившись, что среди обломков не видно ни одной шлюпки, Софи вернула рупор Ричарду.
— Мистер Клейтон, — произнесла она, — продолжайте следовать тем же курсом, что и ранее. Дробь! Арчи, гаси шарманку, — добавила она в переговорную трубу. Так уж вышло, что наши жестяные звукопроводы транслируют речь говорящего повсюду, где проходят. Получилась громкая связь.
Рич внимательно посмотрел на завихрение воды в месте, где только что пропала из виду корма галеона, и зябко пожал плечами. А сбившиеся в кучку между фок- и грот-мачтами сопровождающие вовсе не выглядели сонными — вовсю глазели на развернувшуюся перед их взорами трагедию и только истово крестились, пугливо втягивая головы в плечи. А с виду — сурьёзные мужики!
На баке крепили по-походному и зачехляли орудие. Пропала вибрация, сопровождавшая работу двигателя. Арчи подкачал сжатого воздуха в ресивер и перекрыл подачу топлива. Инерция коленвала и массивных шестерён выгнала из цилиндров остатки продуктов сгорания, и бульканье от стравливаемого за корму пара прекратилось. На подветренном борту Машка подвесила к бегин-рею рукомойник и теперь отмывала лицо от пороховой гари — она всегда работает вторым наводчиком. Непосредственно наводит Джек, а заряжали сегодня Питер и Рисовальщица. Рулила Кэти.
У нас очень маленький экипаж. В нём пять девочек и четыре мальчика. Поэтому косой фок сейчас поднимает Консуэллка, работая рукояткой лебёдки в кубрике. А грот тоже из-под палубы ставит выбравшийся из машинного Арчи. Остальные заняты наверху — орудие после столь интенсивной пальбы требует к себе исключительно заботливого отношения. Да ещё и планшир себе мы маленько раскалёнными пороховыми газами подпалили, когда пуляли бомбами по корпусу галеона — их приходилась посылать низковато, вот и опустили ствол сильнее, чем следовало.
Глава 32. Туда-сюда
Дальше приключений не было. Ветер свежий, море неспокойное — как раз те условия, при которых наша шхуна заметно отстаёт от папиного флейта, которому пришлось убавить парусов — не хотел отец выпускать из виду кораблик, на котором собрались все его дочки. Нас здорово качало. Сопровождающие лежали с зелёными лицами и ничего не просили. Даже компот из ананасов им не пошёл.
Дежурившие пары стражников выбирались время от времени на палубу, где немного приходили в себя, освобождая желудки за борт… непонятно, от чего они их освобождали, потому что к еде не притрагивались. Случалось, не угадывали с бортом и получали исторгнутое обратно, если оказывались лицом к ветру. Обычно попадало на бороды. То есть "смотрящие" как-то долг свой исполняли, неся постоянные вахты, однако склонности к общению не проявляли. Особенно это окрепло после сшибки в гирле Белого моря — нас сочли душегубами, что недалеко от истины.
Команда же не страдала — или потому, что молодые все, или привыкли. У самой малоопытной — Рисовальщицы — похоже, очень совершенный вестибулярный аппарат. Её как раз подтягивали по тригонометрии, до которой она в школе не добралась. А ещё мы шили себе из белька куртки с капюшонами. Длинные — до середины бёдер, чтобы попу прикрывали, но ногам не мешали. Опыт скорняжных работ сохранился с той памятной зимы, когда вся Англия страдала от морозов. Да и мы не модели на выставку готовили, а защитную амуницию.
Интуиция подсказывала, что лучше бы была одежда из бобровых шкурок, однако их мы с Софи на ярмарке не встретили. Да и не искали специально. Но и этот мех вполне успешно отталкивал воду и неплохо удерживал тепло. Тем более, что наверху вахтенные находились под защитой стен рубки. Почему не крыши? Так её бы грота-гиком снесло. Она ведь не пригнётся, как голова рулевого. А низко делать нельзя — через фальшборт не видно.
После поспешной переделки нашей шхуны в Порт-Рояле девочки не переставали оплакивать передний артиллерийский кокпит, где и умывальник висел над шпигатом одного борта. А рядом с шпигатом другого борта стояло ведро воды, чтобы смыть после себя. Хотя борт для интимного общения с окружающей средой выбирался в зависимости от направления ветра. И воду сюда не захлёстывало благодаря брезенту, который укрывал пушку.
У нас при полной загрузке расстояние от глади моря до палубы чуть более полутора метров, поэтому задача удаления нечистот нетривиальна. В общем, приходится по-старинке выносить ночные вазы. Как-то оно в качку… ну, вы меня поняли. Я вообще сторонник нахождения всех членов экипажа во внутренних помещениях, потому что наверху слишком много опасностей.
Несмотря на волну, добежали мы до пункта назначения быстро — за три недели. Отец уже в Северном море отвернул вправо, подняв сигнал "Следую своим курсом". Ему в Амстердам. А мы двинулись дальше на юг и прибыли в Антверпен. Лоцман, широкий эстуарий реки Шельды, который называется Базепют. То есть в точности как у нас — река и промытый ею залив называются всяк по-своему. Качка закончилась, и наши сопровождающие вернулись к жизни.
— Не пойду с вами обратно, — заявил старший группы обеспечения. — Сушей вернусь. Все кишки из меня выболтала ваша проклятая шхуна.
Так он мне на обратном пути и даром не нужен. Мы вообще в один конец договаривались.
Что удивительно — нас здесь уже ждали. То есть мешки перенесли в подготовленный склад, а плату за перевоз отмусолили сполна, как и было заранее условлено. Искать фрахта мы даже не собирались — по-быстрому закупились товарами по приготовленному отцом списку и помчались прямиком в Ипсвич. До него отсюда где-то сутки хода всего. Но потратить их пришлось на выход в открытое море под руководством того же лоцмана. Мужика неторопливого и обстоятельного, высокой скорости при движении по фарватеру не одобряющего. Южную оконечность Северного моря мы пересекли под всеми парусами при средней скорости двенадцать узлов. Дожидаясь ночи медленно проползли вверх по Оруэллу до знакомого места — точки, где "работает" Джереми. Его дом отсюда неподалеку на окраине нашего городка. Поскольку мы лично знакомы, единственной задержкой стало ожидание, пока контрабандист запряжёт лошадь в повозку. А номенклатура доставленных по папиному перечню товаров его более, чем устроила.